Неточные совпадения
— «Русская интеллигенция не любит богатства». Ух ты! Слыхал? А может, не любит, как лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства духовного, культуры, той идеальной силы и творческой деятельности человеческого духа, которая влечет его к овладению миром и очеловечению человека, к обогащению своей
жизни ценностями науки, искусства, религии…» Ага, религия? — «и морали». — Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых. Ах, черти…
Для темы об иерархии
ценностей огромное и фатальное значение имело признание экономики предпосылкой всей человеческой
жизни.
Для исторического, обращенного к мировым
ценностям взгляда на
жизнь остается в силе заповедь Ницше: будьте жестки, тверды.
Но философия
ценностей у Ницше противоречива и неоправданна, вследствие биологической окраски его философии и ви́дения смысла
жизни в воле к могуществу.
Ведь последовательно проведенная точка зрения блага людей ведет к отрицанию смысла истории и исторических
ценностей, так как
ценности исторические предполагают жертву людским благам и людскими поколениями во имя того, что выше блага и счастья людей и их эмпирической
жизни.
Все высшее в человеческой
жизни, чем только и определена ее
ценность, для материалиста должно быть иллюзией сознания, которую нужно изобличать.
Тех, кто верит в бесконечную духовную
жизнь и в
ценности, превышающие все земные блага, ужасы войны, физическая смерть не так страшат.
Еще более приходится признать, что в духовной
жизни германского народа, в германской мистике, философии, музыке, поэзии были великие и мировые
ценности, а не один лишь культ силы, не один призрачный феноменализм и пр.
Борьба за элементарные блага, за самую возможность
жизни, вытесняет вопрос о
ценностях.
У женщин очень слабо развито чувство истории, их очень трудно довести до сознания исторической задачи и исторической
ценности, их взгляд на
жизнь — безнадежно и безвыходно «частный».
Россия есть самостоятельная
ценность в мире, не растворимая в других
ценностях, и эту
ценность России нужно донести до божественной
жизни.
Трагизм человеческой
жизни прежде всего не в конфликте добра и зла, а в конфликте положительных
ценностей.
Революции обнаруживают и высоту человеческой природы, страстное увлечение идеей лучшего строя
жизни, способность к жертвенности, забвение эгоистических интересов, — и жестокость, неблагодарность, истребление высоких духовных
ценностей.
Экономика лишь необходимое условие и средство человеческой
жизни, но не цель ее, не высшая
ценность и не определяющая причина.
В христианстве этого нет, христианство считает неизбежным прохождение
жизни через страдание, христианство знает
ценности высшие, чем покой и безболезненность.
Эти основоположные в
жизни общества
ценности располагают географически: Советская Россия за социальную справедливость, Америка за свободу.
Такова уж неотвратимая диалектика: позитивно-гуманитарное отвержение божественных
ценностей ведет в конце концов к отвержению человека,
ценности его души, превосходящей эту видимую эмпирическую
жизнь.
Демократия, как
ценность, есть уже образовавшийся народный характер, выработанная личность, способная обнаружить себя в национальной
жизни.
Вот почему необходимо устремить свою волю к существенной свободе, к перерождению клеток общества, к осуществлению
ценностей более высокой
жизни изнутри.
Русский человек будет грабить и наживаться нечистыми путями, но при этом он никогда не будет почитать материальные богатства высшей
ценностью, он будет верить, что
жизнь св. Серафима Саровского выше всех земных благ и что св.
Вывод тот, что национальность есть положительная
ценность, обогащающая
жизнь человечества, без этого представляющего собой абстракцию, национализм же есть злое, эгоистическое самоутверждение и презрение и даже ненависть к другим народам.
Тот взгляд на
жизнь, который я называю историческим лишь в противоположность частному и который, в сущности, религиозный, —
ценности ставит выше блага, он принимает жертвы и страдания во имя высшей
жизни, во имя мировых целей, во имя человеческого восхождения.
Много раз говорилось, что творчество
ценностей совсем не нужно для спасения души в вечной
жизни.
Национальность есть индивидуальное бытие, вне которого невозможно существование человечества, она заложена в самих глубинах
жизни, и национальность есть
ценность, творимая в истории, динамическое задание.
Эта борьба за национальное бытие — не утилитарная борьба, она всегда есть борьба за
ценность, за творческую силу, а не за элементарный факт
жизни, не за простые интересы.
Достижение этих
ценностей предполагает бесконечно большое углубление и расширение, т. е. еще очень сложный и длительный катастрофический процесс в человеческой
жизни, предполагает переход от исключительно социологического мироощущения к мироощущению космическому.
Россия — творческая задача, поставленная перед всечеловечеством,
ценность, обогащающая мировую
жизнь.
Прямолинейное применение абсолютных
ценностей духовной
жизни к относительной исторической
жизни и относительным историческим задачам основано на совершенно ложном сознании.
Сама по себе духовная
жизнь со всеми своими абсолютными
ценностями вполне конкретна.
Цель
жизни народов — не благо и благополучие, а творчество
ценностей, героическое и трагическое переживание своей исторической судьбы.
Россия и Германия борются за свои места в мировой
жизни и мировой истории, за преобладание своего духа, за творчество своих
ценностей, за свое движение.
Историческая
жизнь есть самостоятельная реальность, и в ней есть самостоятельные
ценности.
Совершенно «буржуазен» и гуманитарный социализм, поскольку он признает лишь гедонистические
ценности и отвращается от всякого жертвенного, страдальческого пути человеческого восхождения к высшей
жизни, поскольку исповедует религию количеств, а не качеств.
Но самая идея вечных адских мук, безобразная и садичная, но представляющая сложную философскую проблему, в сущности, лишает
ценности духовную и моральную
жизнь человека.
Это конфликт, который я переживал всю
жизнь, конфликт между жалостью и свободой, между состраданием и принятием страдания, которое вызывается утверждением высших
ценностей, между нисхождением и восхождением.
Если допустить существование вечности адских мук, то вся моя духовная и нравственная
жизнь лишается всякого смысла и всякой
ценности, ибо протекает под знаком террора.
Думая о себе, я прихожу к тому заключению, что мной движет восстание против объективации, объективации смысла, объективации
жизни и смерти, объективации религий и
ценностей.
Возрождение
ценностей и благ языческого мира, всей заключенной в этом мире подлинной
жизни, почувствованной языческим миром святости первозданной плоти, есть дело религиозное и с религией воскресенья плоти связанное.
Лишь рационалистическое рассечение целостного человеческого существа может привести к утверждению самодовлеющей теоретической
ценности знания, но для познающего, как для существа живого и целостного, не рационализированного, ясно, что познание имеет прежде всего практическую (не в утилитарном, конечно, смысле слова)
ценность, что познание есть функция
жизни, что возможность брачного познания основана на тождестве субъекта и объекта, на раскрытии того же разума и той же бесконечной
жизни в бытии, что и в познающем.
Так именно я и многие другие теоретизируем, сидя в своих комнатах за чаем с булкой и с вареной колбасой, причем
ценность каждой отдельной человеческой
жизни — это так себе, бесконечно малое число в математической формуле.
Правда, их огорчало, что многое из этих материалов со временем выдохнется и потеряет
ценность, но
жизнь каждый день приносит новость за новостью, и запас все-таки будет достаточный.
Красота и величие действительной
жизни редко являются нам патентованными, а про что не трубит молва, то немногие в состоянии заметить и оценить; явления действительности — золотой слиток без клейма: очень многие откажутся уже по этому одному взять его, очень многие не отличат от куска меди; произведение искусства — банковый билет, в котором очень мало внутренней
ценности, но за условную
ценность которого ручается все общество, которым поэтому дорожит всякий и относительно которого немногие даже сознают ясно, что вся его
ценность заимствована только от того, что он представитель золотого куска.
Неоспоримо, что внешние условия
жизни Востока издревле влияли и все еще продолжают влиять на человека в сторону угнетения его личности, его воли. Отношение человека к деянию — вот что определяет его культурное значение, его
ценность на земле.
Живая
жизнь не может быть определена никаким конкретным содержанием. В чем
жизнь? В чем ее смысл? В чем цель? Ответ только один: в самой
жизни.
Жизнь сама по себе представляет высочайшую
ценность, полную таинственной глубины. Всякое проявление живого существа может быть полно
жизни, — и тогда оно будет прекрасно, светло и самоценно; а нет
жизни, — и то же явление становится темным, мертвым, и, как могильные черви, в нем начинают копошиться вопросы: зачем? для чего? какой смысл?
Между тем, вчера он недоумевал, как можно ставить
жизни вопросы об ее смысле и
ценности; вселенная говорила ему. «
жизнь и блеск!» Сегодня же она, сама в себе нисколько не изменившаяся, говорит ему: «погребение!» И напрасны попытки силою представления и воспоминания удержаться при вчерашнем жизнеотношении; то, что вчера было полно покоряющей душу убедительности, сегодня превратилось в мертвые слова, брезгливо отвергаемые душою.
Объективной истины не существует. Нелепо искать объективных
ценностей. «Как будто
ценности скрыты в вещах, и все дело только в том, чтоб овладеть ими!» — иронизирует Ницше.
Ценности вещей скрыты не в вещах, а в оценивающем их человеке. «Нет фактов, есть только интерпретации». Поскольку дело идет об оценке
жизни, о выяснении ее «смысла», это, несомненно, так.
От болезненной оптики — к здоровым понятиям и
ценностям и, обратно, из полноты и самосознания богатой
жизни низводить свой взор в тайную работу инстинкта декаданса, — в этом я особенно опытен».
И вот —
жизнь пуста, ужасающе-бессмысленна, лишена всякой внутренней
ценности; только санкция со стороны способна дать ей
ценность.
В великой своей убогости и нищете стоит перед Ницше наличный человек, лишенный всякого чувства
жизни, всякой цельности, с устремлениями, противоречащими инстинктам, — воплощенная «биологическая фальшивость» и «физиологическое самопротиворечие». «Общее отклонение человечества от своих коренных инстинктов, — говорит Ницше, — общий декаданс в деле установления
ценностей есть вопрос par excellence, основная загадка, которую задает философу животное-«человек»
Эту мертвенную слепоту к
жизни мы видели у Достоевского. Жизненный инстинкт спит в нем глубоким, летаргическим сном. Какое может быть разумное основание для человека жить, любить, действовать, переносить ужасы мира? Разумного основания нет, и
жизнь теряет внутреннюю, из себя идущую
ценность.